– Да ничего. У меня у самого отец легионером служил, – соврал Катон. – А у тебя вон и туника армейская, и клеймо… Из какого легиона будешь?

– Из Двадцать первого. Рапакс[33]. Только в центурионы произвели, как буквально назавтра какой-то ублюдок-варвар подсек подколенную жилу… Вот и вышел в почетную отставку.

Было удивительно видеть отставного центуриона в такой лачуге, в нищенской должности привратника. Ветеран, судя по всему, прочел эту мысль.

– Ты не думай, по закону мне все было выплачено, да вот не свезло: попал я несколько лет назад к одному прощелыге, ростовщику-аргентарию. Вот он меня и разорил дотла. Как и многих. Вишь как оно: тужишься, воюешь за Рим, а какой-то плут в красивой тоге заливает тебе уши сладкими посулами и заводит в непомерный долг, из которого, как из трясины, тебе уже не выбраться… Даже не знаю, как таким гнидам на свете живется.

– Живется, судя по всему, весьма неплохо.

Ветеран помрачнел и махнул рукой.

– Ладно, идем. Покажу тебе комнаты.

Он двинулся впереди вверх по узкой скрипучей лестнице. На четвертом этаже остановился посреди хмурой лестничной площадки. Одна из квартирных дверей там была открыта, а на пороге, апатично поглядывая, сидел щупленький недоросток лет шести.

– Не обращай внимания, – ветеран махнул рукой. – Полудурок, ни на что не годный. Не знаю, почему семья не продаст его или не бросит где-нибудь за городом. Как будто у них и без него нет голодных ртов.

Словно в подтверждение этих слов, где-то в недрах квартиры заплакал младенец.

Ветеран повернул к двери на дальнем краю площадки. Дверь открывалась в комнату шириной от силы четыре шага. Свет в нее попадал через единственное окно с неряшливой, отдернутой занавеской. По правой стене от потолка к полу змеилась широкая трещина. Еще одна дверь вела в смежную комнатенку. На полу лежала постельная скатка из дерюги, местами прогрызенная мышами или крысами; оттуда торчали серые пучки соломы. Кроме этого, единственной меблировкой здесь была пара табуреток да ночное ведро с крышкой. Эту крышку Катон приподнял и тут же, поперхнувшись, бросил обратно.

– Скажу мальчишке, чтобы вынес и опорожнил, – успокоил ветеран. – Надо было раньше это сделать, сразу с уходом последнего жильца.

– А что с ним сталось?

– Помер. Нашел его мертвым прямо у двери, когда пришел за платой. Несколько дней там пролежал, судя по запаху… Ну вот, собственно. Две комнаты. Размер достойный, с видом в сторону Форума.

Катон выглянул из окна на площадь, что лежала внизу. Кулачники там все еще бились, но уже выдохлись и истекали кровью. С высоты четвертого этажа вокруг виднелись лишь крыши зданий, обступающих площадь.

– Что-то Форума отсюда не видно.

– А я что сказал? Вид в сторону Форума, а не на Форум. Десять сестерциев в месяц. Еще три, если хочешь, чтобы мальчишка выносил отходы и ставил по утрам в комнату ведро воды. Еду тоже можно обеспечить. Жена под вечер варит котел каши; еще три сестерция, и будет тебе к ужину миска.

– Давай за все про все пятнадцать, и по рукам.

Ветеран сделал вид, что подсчитывает, после чего якобы обреченно махнул рукой:

– Эх, разоряешь ты меня, ну да что не сделаешь для хорошего человека!.. Пятнадцать так пятнадцать. Деньги с собой?

Чтобы уединиться, Катон прошел в смежную комнатку, вынул там кошелек и отсчитал монеты, вслед за чем вернулся и передал их ветерану.

– Вот взнос за месяц и за услуги, которые ты посулил. Да, и вот еще что. Я бы не хотел, чтобы кто-то обо мне здесь расспрашивал и уж тем более чтобы получал ответ от тебя или от кого-то другого.

– Ты где-то набедокурил? – насторожился ветеран.

– Скажем так: речь идет о девице. У нее суровый отец, не готовый стать дедушкой.

– Ах вон оно что… – Знающе усмехнувшись, ветеран подобрел. – Я, между прочим, так и подумал. Со мною можешь быть спокоен. У меня самого такое случалось раз или два, в годы службы. – Монеты с тихим звяканьем пересыпались ему в поясную мошну, которую он туго зашнуровал, после чего в знак прощания ткнул себе пальцем в лоб, как раз в печать Митры: – Располагайся с миром.

Дверь за ним закрылась. Оглядывая свое укрывище, Макрон опять тягостно вздохнул. Теперь, после упоминания привратника, казалось, что воздух здесь и впрямь припахивает трупным запахом. А может, оно просто так кажется, все равно не разберешь из-за вони поганого ведра. Стены были абсолютно голые, если не считать оставленной кем-то из прежних жильцов картинки: гора, а у ее подножия домики и вроде как виноградник. Катон с улыбкой понял: да это же Везувий, в Кампанье. Помнится, они однажды бывали там с отцом, в Геркулануме. Ему, Катону, было тогда восемь лет. Счастливая пора. Беспечные игры на морском берегу, под ярким летним солнцем. Хотя отца давно уже нет на свете. Ну, а тебя обложили со всех сторон и отлавливают. Сидишь тут и прячешься в облезлой халупе, посреди гнуснейшего во всем Риме квартала…

Хоть бы Макрон успел благополучно вывезти Луция и спрятать его подальше от глаз и от лап Палласа. Тогда можно будет сосредоточиться на поиске убийцы Граника. Как этого достичь, пока толком непонятно: сведений в обрез. Разве что он преторианец и на руке у него татуировка. Дознаться, есть ли такой в преторианском лагере, сейчас может только Макрон. Пока остается разве что выяснить насчет татуировки. Ее убийца делал, скорее всего, здесь, в Риме. И тот, кто ее вытравлял, мог запомнить его лицо, а то и имя. Ну, а за расплатой дело не станет. Это Катон пообещал себе твердо.

Назавтра день выдался наконец-то погожим и солнце весело светило с безоблачного неба. Катон отправился на Форум, где купил вощеную дощечку и стилус, с которыми присел в одной из таверн по соседству с Большим Цирком. Здесь он принялся старательно выписывать изображение скорпиона, которое видел на руке убийцы. Поза смертоносного создания была довольно специфична – хвост поднят для удара, лапы растопырены, туловище вздыблено. Над работой Катон корпел целый час, но остался доволен. Допив вино, он прошел к Виминалу, ближе к улицам, где чаще всего коротают время свободные от службы гвардейцы.

Неподалеку от Викус Патрикус ему попалась первая лавка татуировщика. По обе стороны от входа на досках были коряво намалеваны узоры и прописаны цены. Дверь вела в узкую длинную комнату. Рядом с дверью стоял стол, а на стенной полке теснились горшочки с краской, валялись иглы и тряпки с сохлыми следами крови – одним словом, предметы ремесла. Смуглокожий молодец в войлочной шапке придирчиво оглядывал изображение орла, только что выколотое им на плече какого-то юнца. Промокнув выступившую кровь, татуировщик накренил голову и так и эдак, после чего выпрямился и дружески хлопнул юнца по спине.